Утро принесло необычайную бодрость и желание действовать, энергия просто бурлила в теле, призывая направить ее в нужное русло. Перекусив и распахнув настежь все окна, впуская свежий воздух и ранние солнечные лучи, решил начать незамедлительно, ловя благоприятный момент, тем более что занять себя сегодня было абсолютно нечем. Двойник выперся на середину залы и замер, перетекая из одного своего шара в другой, но полностью не шевелиться у него никак не получалось, тварь была просто не способна на это. Поплыв еще больше, он стал резко менять свои очертания, сжимаясь и уменьшаясь на глазах, словно сдувающийся шарик. За считанные секунды было потеряно килограмм десять, потом процесс ускорился и кошмар сжался до размеров хорошего ротвейлера, потеряв в росте, но зато расплывшись в ширину. Ну, нет, так не пойдет. На мозги уже вовсю давило, казалось, что их плющит невидимой тяжестью, начиная размазывать тонким слоем по внутренней стороне черепа, но это было лишь началом, и останавливаться было бы глупо. Двойник продолжал съеживаться, его округлости уменьшались, тая буквально на глазах и не переставая все так же плыть, будто бурые островки спокойствия сменялись грязевыми потоками. Иногда даже создавалось впечатление, что передо мной здоровенная куча дерьма, имеющая необычайно зловещий вид, что немного смешило. И доля юмора была очень кстати, так как отвлекала от ощущения тающей черепушки.
Потом, уже не в состоянии терпеть мозговые издевательства, сделал перерыв, ощущая, как понемногу отпускает, эффект воздействия спадал постепенно, разжимая тиски с каждой секундой, которая требовалась двойнику для принятия обычных размеров. И если в меньшую сторону он мог изменяться с любой скоростью, то в большую, до привычного ему предела, процесс шел гораздо медленнее, уж и не знаю, от чего это зависело. Так что расставание с ощущением, что внутри твоей башки буквально топчутся сапогами, радовало меня сейчас на всю катушку, заставляя кривиться и периодически встряхивать головой, что совсем не помогало. Немного еще помогали попытки медитировать, я никогда не был в этом силен, но даже простая неподвижность с закрытыми глазами и отсутствием мыслей немного ускоряло спад негативных ощущений. Это я заметил довольно четко и поэтому вовсю пользовался, застывая каменной статуей по середине залы.
И когда симптомы улетучивались почти полностью, снова принимался за фамильяра. Пока что вся работа происходила только на уменьшение объема без придания какой-либо формы, нужно было понять, насколько вообще это реально и не бьюсь ли я головой о стенку. В общем, уделяемое ему время значительно увеличилось и в течение месяца уже наблюдались некоторые подвижки, правда, результатами их назвать было пока трудно. Так как изменения касались не столько кошмара, сколько меня - мой порог чувствительности снизился, отходняк после удержания фамильяра не в его размерах не вызывал уже таких острых ощущений, и я пока был рад и этому. А потом, словно переступив какую-то грань, в один ничем не отличающихся от остальных день, сжал мое чудо-юдо до размеров новорожденного котенка. В глазах ломило от цветных пятен, голова шла кругом, но я улыбался, криво, с усилием, но улыбался - таки смог, таки получилось. А потом пошедшая носом кровь свела на нет ощущение победы и заставила бежать в ванную, отмывать потом еще замаравшую все вокруг кровяку мне ну никак не хотелось. Так как она реально брызнула, начав свой бег из носа, треснувшей отчего-то губы и уголков глаз.
Такое со мной еще не происходило, истекающая красным харя пялилась из зеркала и было в ней что-то хищное, первобытное, нечто притягательное своим безумным видом. Осклабившись, получил еще более впечатляющий эффект, а потом, по наитию, дал почти уже восстановившемуся фамильяру скопировать свою мордаху. Отобразившаяся напротив рожа мало напоминала человека разумного, склонного к высоким мыслям и философским размышлениям. Скорее это был алчущий крови варвар, сбросивший оковы человечности и получивший свободу творить во имя своих желаний все, что только не заблагорассудится, какими бы они не были зверскими. Надо будет запомнить это, еще пригодиться. Что было еще одной характерной особенностью фамильяра, так это то, что он каким-то образом запоминал уже ранее приобретаемые формы, и даже если я уже толком не помнил, как оно было, то этот гаденыш принимал их без малейшей запинки.
Остановить карминовые потоки удалось не без труда, но таки удалось. Не знаю, как буду выглядеть к моменту выхода, но сейчас лицо было белее обычного, что странно, не так уж много крови я и потерял. Но даже вопреки опасениям это никоим образом на мне не сказалось, уже к утру вернулся обычный цвет лица и, придя домой и покемарив пару часиков, снова принялся за муштру. Кошмар же, как истинный солдат, беспрекословно подчинялся всем моим приказам и выполнял их с каждой неделей все охотнее и быстрее, так что моя первая, в натуральную величину и с настоящей, как и в природе, окраской, ящерица получилась уже через пару месяцев, застыв диковинным браслетом у меня на руке. Хвост изящно оплел предплечье, брюшко плотно прижалось к коже, а передние лапки цепко обхватили запястье, выставив над тыльной стороной ладони кончик мордочки. Долго я его таким продержать не мог, через минут пять после принятия такой формы мозг у меня начинало колбасить не по детски, и приходилось сбавлять обороты, позволяя фамильяру немного вырасти, что снижало интенсивность негативных ощущений и спустя определенное время я уже мог вновь придать ему нужные формы. Это был трюк, получившийся у меня совсем недавно и прочно вошедший в наши тренировки. Так как не было смысла полностью отпускать вожжи и ждать, когда все вернется на круги своя, можно было лишь сделать вид, ослабить давление, дать небольшую слабину и перетерпеть слегка унявшиеся головные муки, которые со временем, как я надеялся, так же снизят свою интенсивность, перейдя в разряд "незначительные". Или же вовсе исчезнут, к чему я, в принципе, и стремился.